Рабочее - проматываем!

[Parijata]

исхо­
дя из своих исследований эпоса древних народов и мирового ска­
зочного фольклора, П.А. Гринцер доказывает, что миф, сказка и
эпос являются «не (...) наследниками или восприемниками друг
друга, а изоморфными жанровыми видами, развившимися из об­
щего источника и испытавшими на определенных этапах своего
формирования влияние однородных композиционных стимулов.
Эпос (...) не героизированная сказка и не "испорченный" или
переосмысленный миф, а репрезентант сходной со сказкой и
мифом композиционной схемы. Эта схема получила такое
общежанровое распространение и оказалась столь устойчивой
отчасти в силу своего постепенно выработанного соответствия
основным ритмам человеческого поведения и жизни, как они
понимались в древнем обществе, отчасти из-за консервативно­
сти, традиционности устного творчества, скорее модифицирую­
щего старые, чем изобретающего новые приемы и способы
выражения.
Используя ту же, что и миф, сюжетную схему, эпос, подобно
сказке, воплощал в ней совершенно иное содержание» [Гринцер
1974, 289; ср.: Там же, 296; ср.: Гринцер 1971,179-180].
Как пишет П.А. Гринцер, одна из важнейших черт эпичес­
кой поэзии, «отличающая ее от мифа и от сказки, - последова­
тельный антропоцентризм» [Гринцер 1974, 290; ср.: Гринцер
1971,187]. «Миф фиксировал сущностные проявления человече­
ской жизнедеятельности в виде отвлеченных, всеохватывающих
и общезначимых формул; эпос отражал важнейшие стороны
человеческого поведения в их конкретном преломлении»
[Гринцер 1971, 187].
П.А. Гринцер сформулировал для древних эпосов композици­
онную «метасхему»: исчезновение — поиск - обретение. С теми
или иными вариациями она определяет построение большинства
эпических памятников. Так, например, и в поэмах Гомера, и в
«Рамаяне» с «Махабхаратой», и в некоторых других эпосах мож­
но увидеть общую (архетипическую) сюжетную схему: исчезно­
вение жены - ее поиск - обретение. Правда, в одних памятниках
эта схема реализуется полностью, а в других лишь частично:

мотив исчезновения жены может быть редуцирован до уровня
притязания или оскорбления. Развивая идеи А. Лорда и других
исследователей эпоса, П.А. Гринцер связывает вышеназванную
«метасхему» с так называемым «календарным мифом»:
«...общим достоянием народов древности, создавших памят­
ники героического эпоса, был (...) календарный миф об умираю­
щем и воскресающем боге растительности, чье исчезновение,
поиски, пребывание в подземном царстве и возвращение к жизни
являются достаточно строгими аналогами ключевых эпизодов
эпического сюжета» [Там же, 177; ср.: Гринцер 1974, 282-296].
Однако П.А. Гринцер стремится не только установить общие
закономерности сложения эпосов данного региона, но и увидеть
взаимосвязи древних эпических памятников - в частности, воз­
можные заимствования отдельных сюжетных тем древними
греками от их ближневосточных соседей или даже - в конечном
счете - от индийцев. В обоих случаях П.А. Гринцер формулирует
свои соображения очень осторожно, предупреждая читателя, что
в этой области исследований даже достаточно обоснованная и
правдоподобная интерпретация, «как правило, остается во
многом гадательной и противоречивой» [Гринцер 1971, 136].
Так или иначе, предложенная П.А. Гринцером модель
эпосов древнего мира ценна и для исследований эпического
творчества других народов - тех, что не создали в древности
столь же изощренную культуру, как, например, греки или ин­
дийцы, и не оставили потомству литературно оформленных
эпических памятников. Говоря кратко: в более архаических
эпосах можно усмотреть ту же связь между эпосом и мифом и
сходную роль мифологических мотивов в организации эпиче­
ских сюжетов (хотя сами эти эпосы относятся к принципиально
иному типу). С другой стороны, теоретические наработки
П.А. Гринцера в области эпосоведения оказываются полезны­
ми и при анализе эпических мотивов в исторических преданиях
китайцев, у которых собственно эпоса вообще не было. Поми­
мо прочего, исследования П.А. Гринцера заставляют лишний
раз задуматься над тем, почему в столь древней и богатой циви­
лизации, как китайская, не сложился эпос и все развитие словес­
ности пошло по иному пути.
В книге «Древнеиндийский эпос» П.А. Гринцер уделил осо­
бое внимание проблемам устного происхождения «Махабхара-
ты» и «Рамаяны». Павел Александрович исследовал так называ­
емые «формулы» в языке индийского эпоса и внес существенные
дополнения и уточнения в известную теорию М. Парри и
А. Лорда, которые, как известно, исходили в своих построениях
в основном из поэм Гомера, с одной стороны, и из живого

южнославянского устного эпоса - с другой. Среди прочего,
П.А. Гринцер предложил новое важное понятие: «опорное
слово» - т.е. слово в конце пады (единицы стихотворной речи в
индийском эпосе), на которое опираются, с опорой на которое
строятся (конструируются) эпические формулы. П.А. Гринцер
показал, что именно «опорные слова» в качестве основы фор­
мульных выражений, из этих слов как бы «вырастающих»,
во многом определяют всю стилистику индийского эпоса. В сво­
ей книге П.А. Гринцер подробно рассмотрел и вопрос о «повто­
ряющихся темах» в индийском эпосе и разновидностях их изло­
жения: от краткого набора нескольких формул - до многих
десятков и сотен стихов.
Этот поистине фундаментальный труд до сих пор остается
важнейшей книгой на русском языке о «Махабхарате» и «Рамая­
не», неисчерпаемым источником идей для тех, кто занимается у
нас индийским эпосом и вообще индийской словесностью. В то
же время эта книга Павла Александровича чрезвычайно полезна
всем, кто изучает эпические памятники разных народов, потому
что в ней можно найти множество интереснейших соображений
и о мифе, и о сказках, и об эпосе древнего Ближнего Востока и
Древней Греции.