"Герой и его доля (завершение)
Итак, эпический герой часто знает свою долю, и всегда относится к ней спокойно, то есть не ропщет. Более того, как мы видим на примере Дроны, герой находит удовлетворение в своём фатализме, считая его источником славы! Подобное отношение к собственной доле характерно для благородных героев. Напомним, что Кухулин сам выбрал себе короткую, но славную жизнь:
"Правду сказал я, - воскликнул Катбад, - будешь велик ты и славен, но быстротечною жизнью отмечен!
- С превеликой охотой остался бы я на земле всего день да ночь, лишь бы молва
о моих деяниях пережила меня, - сказал Кухулин" ("Похищение быка из Куальнгe").
Даже бунтарь Гильгамеш, не желающий мириться с обычной долей
смертного, отдаёт дань фатализму, подбадривая Энкиду, оробевшего перед схваткой с чудовищным Хумбабой:
"Только боги и Солнце пребудут вечно,
А человек - сочтены его годы" (ОВВ, Табл. III).
читать дальше
Карна же своей доли загодя не знает, точнее, не хочет знать (он, как мы помним, в беседе с Кришной приводит длиннейший список дурных предзнаменований, вещих снов и т.п., но скоро сам обо всём этом "забывает"; говоря о проклятии Рамы, даёт понять, что не верит в него). Но этого мало: когда надвигающаяся по приговору Брахмы гибель в бою с Арджуной становится очевидной самому Карне, он принимается... сетовать! Жалуясь на несправедливость дхармы (!), Карна, по сути дела, клянёт свою несчастную судьбу. Что может быть дальше от спокойного фатализма настоящих эпических героев, таких, как Дрона (Мбх), Хамдир (СЭ), Хаген (ПН), Кухулин (СУ) или Ахилл (Ил)? Они гибнут, либо с радостной яростью бросаясь в гущу битвы, либо, отрешившись от мира и битвы, дают себя убить, как Дрона, либо, лишённые возможности сражаться, как-нибудь иначе демонстрируют необыкновенную доблесть и самообладание: Гуннар, брошенный в змеиный ров со связанными руками, ногами играет на арфе (СЭ); Хун-Ахпу и Шбаланке, видя неизбежность гибели, сами бросаются в огонь ("Пополь-Вух"). Карна же в какой-то момент полностью утратил самообладание и стоял на колеснице, проклиная судьбу и размаxивая руками.
Похоже, что эпический фатализм – это не удел самых доблестных, а всего только норма поведения героев. Тaкой точки зрения придерживается даже злодей Дурьйодхана (Мбх V, 125): "Если... соблюдая свой закон, мы, когда настанет час, найдём в сражении свой конец с оружием (в руках), ...это сулит нам небеса! ...Высочайший наш долг кшатриев, что мы должны лечь в сражении, покоясь на ложе из стрел!" Этого ждут от героев сами боги. Юпитер меланхолически замечает (мы почти видим, как он пожимает атлетическими плечами) по поводу предрешённой гибели юного героя Палланта:
"Каждому свой положен предел. Безвозвратно и кратко
Время жизни людской. Но умножить деяньями славу -
В этом доблести долг..." ("Энeидa" Х, 467-469).
В случае Карны именно незнание собственной доли даёт герою надежду. Но ведь и сама эта надежда выглядит неуместно, почти непристойно: эпическому герою полагается знать, что он обречён пасть от руки противника "сегодня иль завтра" ["Ведь смерть в бою несомненна для героев, неотвращающихся от него!" - говорит Кришна (Мбх VII, 50)]. Редкие исключения только подтверждают правило. Pусский героический эпос считает достойным специального упоминания действительно необычное обстоятельство: богатырю Илье Муромцу "смерть в бою не писана"! Избиваемые во сне Ашваттхаманом панчалы приходят в отчаяние не от неминуемой гибели, нo от того, что погибнут не сражаясь, а "как (приносимый в жертву) скот". Итак, в качестве эпического героя Карна должен был бы, даже не имея точных сведений о своей доле, "по умолчанию" предполагать, что падёт в битве - и какая разница, в этой или в следующей? И кто, спрашивается, обещал, что при этом будет соблюдена справедливость - ведь земная доля, как известно, случайна (по крайней мере, с точки зрения не осведомлённого о божественных планах субъекта)! В полную противоположность такому эпическому фатализму, Карна, неожиданно лишённый надежды на победу, приходит в отчаяние, достойное трагического героя, "только" от несправедливости надвинувшейся гибели в сражении."