стащенное еще откуда-то
"...Лёве задали учить стих про войну.
А не то чтобы были какие-то специально детские стихи про войну. По крайней мере, я не нашла таких.
Поэтому я взяла сборник Расула Гамзатова, нашла "Журавлей".
- Вот, - говорю, - выучи это.
Лёва прочитал.
- Это, - говорит, - не о нашей войне.
- Почему не о нашей?
- Потому что тут джигиты, а у нас джигитов нет.
У Гамзатова и в самом деле джигиты. На солдат их кто-то уже потом, для песни, поменял.
Для сравнения стали слушать Бернеса, я продиктовала Лёве бернесовский вариант. Но потом на пластинке была "Тёмная ночь", и Лёва сказал:
- О, я лучше выучу это.
- Вовсе не лучше, - говорю. - Это слишком взрослая песня. Её поет солдат.
- Вовсе нет, - отвечает. - Её поет ребёнок.
- Почему - ребёнок? Вот он поёт: "Ты меня ждёшь, и у детской кроватки не спишь". Кто, по-твоему, его ждёт?
- Смерть, - отвечает Лёва.
Я опешила.
- Как это - смерть? - спрашиваю.
- Ребёнок, - говорит, - лежит в кроватке. Ночь, пули свистят за окном. А у кроватки стоит смерть.
- А слезу она почему утирает?
- Ну, ей же жалко его. Жалко, что он должен умереть.
- Лёва, - твердо сказала я. - Это вовсе не смерть, а мама ребёнка и жена солдата. Она ждет, пока он вернется домой с войны. И плачет, потому что волнуется за него.
Лёва скривил унылую рожу.
- Учи "Журавлей" давай! - твердо сказала я.
На всякий случай спрашиваю, не без робости:
- А "Журавли", по-твоему, о чём?
- Ну, все умерли, - отвечает расплывчато.
- И что?
- И их души, поднимаясь на небо, залезли в журавлей. Смотрят теперь на нас сверху, и нам страшно.
- Ну... эээ... ладно, - говорю. - Иди, в общем. Учи."
Все постят и я вот тоже...