"...На склонах этих гор росла священная сома, обителей богов достигали великие пики безжизненными вершинами; для того, чтобы ощутить тонкий мир, не требовалось часов медитации - достаточно было прикрыть глаза. Певицы-стражи сидели у входа в пещеру, не более чем за йоджану отсюда, и их голоса предостережениями, серебряными иглами притрагивались к вискам.
Полководец щурил глаза, серо-голубые, как первый вздох рассвета.
Запах земли, которую начинает схватывать льдом.
Скалы.
Сияние.
Уход из обыденной вселенной был естественен и легок, как вдох. Нежное небо склонило сапфировый лик со знакомыми чертами, и прежние горы явили, от огненных корней до ледяных венцов, не принимающее даров величие. Орлы застыли в потоках ветра, молчащие, безучастные, зоркие, как святые аскеты. Шли на охоту сильные, и слабые спасались от них. За пределами взгляда простиралось обманчивое небытие.
читать дальшеНа границе трансцендентного зрения обнаженная девушка, клинок ветра, стояла на плоской, узкой, два шага в поперечнике, вершине. Она находилась в родстве с жившими на ледниках и теми, кто пел в пещерах; от нее исходила стужа. Лицо, в котором не было божественного, не было человеческого и животного, завораживающе недвижное, отражало пустоту.
«…царевич!».
В дальней долине, раной рассекшей хребты, танцуют они, странницы неба, чистые, неживые, из всех чувств имеющие лишь ощущение небытия…
…помстилось, что губы белой кадромы, одной из духов Обители Холода, дрогнули.
...За спиной - два десятка покоренных царств, но никому еще не удавалось покорить Страну Стужи. Там, впереди - замерзшие водопады, осыпи, скалы, рассеченные трещинами, отвесные склоны, обледенелые мосты... чужие боги, пространство чужих законов, белые кадромы поднимаются над пиками, уходящими в облака. Некогда арии пришли на полуостров, миновав эту страну; но подобно тому, как невозможно вспомнить утробу матери, невозможным казалось вернуться, приоткрыть завесу, стать причастным к тайнам небытия.
С утра между двумя брахманами состоялся яростный спор по поводу того, возможно ли причислять несусветно огромных, мохнатых как медведи яков к священным коровам, или это иные животные, дающие вкусное молоко, подобно козам или лошадям. Так, надеясь развлечь господина, рассказывал сута. Его сута, молодой парень, который смотрел на него, как на самого Громовержца Индру, и, пожалуй, ненамного ошибался в своем восхищении. Его сута, со смуглой кожей, пухлыми яркими губами, немного женственными чертами лица. Увидь его Кришна – стал бы смеяться. Долго, с удовольствием. Чуть откидывая голову, так что показывался бы сахарный жемчуг зубов…
- Местное старичье пугает пехотинцев Огненной Веприцей, - доложился сута, старательно и с искренним негодованием. Он и понимал, что негоже пытаться нарушить череду глубочайших сосредоточений полководца, и не мог удержаться от этого. Юный возница боялся перемены, случившейся в господине: как буйный царевич, веселый и злой, любящий пиры и охоту, превратился в среброголового аскета, достойного повелевать богам?
- Веприцей? – бездумно переспросил полководец. – Нет здесь никакой Веприцы. Только девушки в пещерах.
Сута хлопнул ресницами, длинными, словно у того, другого, но не такими густыми. Полководец наконец повернул голову и чуть улыбнулся в ответ на его взгляд, полный почтением и восторгом. И ожиданием. Юноша был восторжен, но не был наивен, и он устал ждать, когда могучерукий владыка перестанет медитировать вечерами, словно дав аскетический обет.
Серебряный не давал обетов. Джанардане не требовалось его клятв, он рассмеялся бы подобной мысли. Он сам сейчас, в этот миг, не чурался развлечений, меда и золота, охоты и пляски, и Арджуна помнил по именам всех, для кого аватар вскидывал к губам флейту… каждый из них, не думая, по первому движению брови, вырвал бы из груди изглоданное любовью сердце, будь в нем хоть какая-то цена. И все же лишь единственный из бхактов-влюбленных мог положить мир к точеным смуглым ногам.
Сута, подметив, как туманятся стальные глаза полубога, подался вперед.
Лучник, отодвинув его взглядом, встал. Вышел из шатра, подставив обнаженную грудь объятиям льда.
Над светом гор в необозримой выси стояла кадрома.
В час мироздания вселенной,
В тиши божественной Горы,
Она постигла все законы,
Что были издревле даны...
И на устах ее молчанье,
Как ей созвучна тишина,
Быть может выглядит печально,
Но как Божественна она...